Кипрский (греческий) кофе.

Кофе с пенкой и маленький бутерброд - что может быть лучше на завтрак?!

Хотя традиция пить кофе в Греции появилась не так давно, и принесли её с собой, конечно же, турки во времена турецкого ига. Однако теперь кофе по-гречески стал неотъемлемой частью греческой культуры. Готовится греческий кофе из обычного молотого кофе, из хороших сортов типа «арабики».

Кстати, название этого кофе, конечно, не имеет принципиального значения, во многих странах востока пьют подобный кофе. До сих пор греки не говорят «сварю кофе», а используют глагол «печь» — «Θα ψήσω έναν καφέ» — буквально «испеку кофе». Потому что раньше кофе именно пекли — турка с кофе (здесь её называют "брики") ставилась либо в горячий пепел ("χόβολη"), либо в ящик с песком, помещенный на огонь. Там и «пекся» не спеша греческий кофе.

Кофейная пенка, характерная для кипрского (греческого) кофе образуется при попадании в кофе воздушных пузырьков.

При варке кофе надо активно помешивать, чтобы захватить больше воздуха, практически — взбить кофе. По-моему, с большой поверхности широкой брикии (турки) проще завлечь пузырьки в кофейную пенку.

Эта густая кремовая пена, которая образуется на кофе и напоминает сливочную пенку капучино, называется каймАки (καϊμάκι) и переводится с греческого как крем или сливки.

Заходя в кипрское кафе выпить кофе, достаточно сказать – метриос, скетос или гликос. Вам принесут скетос -σκέτος (чистый, без сахара),  метриос -μέτριος (средний, не очень сладкий) или  гликос — γλυκός (сладкий).  Разумеется, со стаканом ледяной воды для того, чтобы пить ее в перерывах между глотками бодрящего напитка. Это позволит лучше почувствовать вкус и аромат кофе, а также крепость напитка.

Вода для кофе измеряется маленькими кофейными чашками (из которых потом будете пить), емкость обычной кофейной чашки — около 70 г/мл. Сколько порций —  столько и чашечек воды.

Варить достаточно просто. Залить воду в турку (обычно кофе варят одновременно не более чем на 3 кофейных чашки); добавить в холодную воду кофе и сахар (если хотите сладкий кофе); поставить кофе на средний, умеренный огонь. Варить, вначале помешивая. До момента, пока оно не начнет подниматься и пениться (ловите этот миг). Секрет приготовления вкусного кипрского кофе именно в медленном огне, неспешный процесс позволяет кофе выделить все свои ароматы. Только при правильном приготовлении кофе вы сможете оценить его вкус.
В момент роста пенки можно приподнять турку над огнем на несколько секунд, чтобы огонь действовал на кофейник мягче. И разлить по чашкам. Некоторые повара снимают первые пенки с  кофе и перекладывают их ложкой в чашку. А потом еще немного нагревают турку.

Да, я забыла указать два, пожалуй, самых важных компонента кофе по-гречески: беззаботность и солнечное настроение.



Небольшие столики кафе могут расположиться прямо на улице города.
Фото: Интернет.


Вся прелесть пития кофе по – гречески (он же по – кипрски) – в неспешном разговоре, который сопровождает весь процесс кофепития. Кстати, пить кофе таким образом можно достаточно долго… "Каждый должен иметь время на кофе», - говорят греки. Это ли не счастье!?

καλή όρεξη! Кали орэкси! Ясас!

Паскаль Киньяр, Вилла «Амалия». 

… не могу сказать, что в детстве я так уж сразу почувствовала любовь к музыке. И это не было призванием. Это было гораздо страшнее, и я была еще слишком мала, чтобы говорить о призвании.
Скорее, это можно назвать чувством панического головокружения. Это походило на приступ ужаса. Когда чудится, будто вы вовлечены в бешеный водоворот эмоций, который грозит гибелью. И вы понимаете, что из него не выбраться. Что вы сейчас пойдете ко дну. И не на что опереться, чтобы обрести равновесие. Такое бывает, когда человек сильно влюблен. По крайней мере, я определяю это именно так. Вам знакомо подобное головокружение?

Анна Хидден – композитор, она никогда не сочиняла сама, она брала произведения забытых композиторов, выявляла главную тему и отсекала все лишнее. Получалась квинтэссенция музыки.

И вот в 47 лет, она решает тоже самое сделать со своей жизнью – отсечь все ненужное, чтобы получилась квинтэссенция жизни. Она избавляется от мужчины, который ей изменил, от работы, которая, в общем-то, ей нравилась, от дома, в котором прошла практически вся ее жизнь. От мебели, инструментов, которые очень любила, от одежды, личных вещей, даже воспоминаний. Она исчезает, не говоря о своем местонахождении никому, даже матери. Один человек, ее бывший одноклассник Жорж, гомосексуалист, становится хранителем ее тайны, а заодно и денег.

Сколько надо прожить, чтобы почувствовать пустоту? Что должно произойти, чтобы решиться вот так, раз и навсегда, развернуть свою жизнь на 180 градусов? И где ее раздобыть, эту решимость? И что делать, если все равно от себя не убежишь?

Иногда просто необходимо отсечь от своей жизни все лишнее. Сосредоточить внимание на главном. И для этого иногда нужно просто прислушаться к себе. Ведь «…таинственные силы если и не нарушают течение дней, то, по крайней мере, иногда подбрасывают удачные мысли»

А иногда – бросить все… весь «устоявшийся» мир с его обыденными, ничем не примечательными днями и почувствовать итальянское солнце, запах нагретой земли и вкус брызг бирюзового моря…

Она могла проводить долгие часы рядом с волнами, слушая их грозные голоса, растворяясь в их мерном ритме, словно в серой бескрайней пустыне с ее нарастающим гулом. Здесь она избавлялась не только от своих песен, но и от всего остального, вплоть до воспоминания о своей жизни, вплоть до ощущения собственного тела.

… и впустить в себя ветер перемен.

Если назвать судьбой тот порыв, который зарождается в иной, нежели мы сами, точке мира и овладевает человеком, чтобы увлечь его за собой, хотя сама природа этой силы для него непостижима, значит, у нее была судьба. И она это ясно сознавала. Она говорила себе: «Не знаю, куда я бегу, но твердо знаю, что поступаю правильно. Где-то должно быть  нечто такое, чего мне не хватает и что станет, я в этом уверена, моей землей обетованной»

Анна уезжает в  Италию…

С ее террасы открывалась бескрайняя водная гладь. На первом плане, слева, Капри, холм Сорренто. А дальше море до самого горизонта. Начав смотреть, она уже не могла оторвать взгляд. Это был не пейзаж, а нечто одушевленное. Не человек и, конечно, не бог, но живое существо.
Загадочное око. Некто. Определенный и, вместе с тем, неопределимый лик.

…и влюбляется в дом на горе на острове Искья.

Дом стоял в странном, еле различимом ореоле то ли мерцающего дождя, то ли светлой дымки, – словно здешний воздух сгустился и окутал террасу волшебным маревом.
Она влюбилась – безумно, неистово – в дом Амалии, в террасу, в бухту, в море. Влюбилась так, что мечтала раствориться без остатка в том, к чему прикипела сердцем. Во всякой любви таится нечто зачаровывающее. Нечто гораздо более древнее, чем то, что можно выразить словами, которые мы узнаём лишь через много лет после рождения. Но теперь она любила такой любовью не мужчину. А дом, который звал ее, ждал ее. И каменный склон горы, к которому хотелось прикипеть навечно. И весь этот заросший дикими травами уголок света, лавы, потайного огня, в котором мечтала жить. Странное чувство, и сильное и внезапное, охватывало ее всякий раз, как она поднималась в это царство лавы. Словно тут обитал невидимый добрый дух, и она ощущала – каким то неведомым образом – его благосклонность к ней, и покровительство, и понимание, и почитание, и поддержку, и любовь.
Отсюда можно было видеть либо деревья на холме, закрывавшие дом, либо море.
Со всех сторон – море.

Итальянское солнце меняет Анну, оно приносит ей счастье и боль, такие невыносимые, что они не могут длиться вечно.
Однако, все когда – то заканчивается. Она возвращается во Францию. Но, по сути, порвав связь с прежней жизнью, она ступила на путь постоянных перемен. Меняются страны, меняются люди вокруг Анны, изменяется она сама, но в ее жизни есть стабильность, потому что в ней есть ее музыка.

… внезапно рождалась музыка. Такая мощная, какую не услышишь с пластинки, ибо в этом случае человек сразу убавляет звук, надеясь тем самым смягчить волнующие его сильные эмоции. И всякий раз у меня сжималось горло, по коже бегали мурашки, сердце трепетало, мне хотелось рыдать, я больше не могла дышать, я захлебывалась и тонула в этом океане музыки.

У Анны было счастье, великий дар и свобода творения - музыка, - которая стала единственным домом для души после того, как были порваны все связи, уничтожена прошлая жизнь. Но что делать тем, кто лишен такой роскоши? Как несчастный Жорж? Ведь одиночество, в конце концов, становится благословением только для тех, кто добровольно вступает в него или сплавляет его с осознанием: да, так было всегда, здравствуй, воздух моей души... Анна же импровизирует своей жизнью точно так же, как это делает с музыкой.

Киньяр в свою очередь тоже импровизирует с текстом, как будто не знает точно, что будет там дальше на следующей странице. Короткие предложения, диалоги - словно точки и тире, словно острые краешки страничек, оставляющие надрезы на коже. Словно музыка Пёрселла и Гайдна, обволакивающая, печальная, горько-миндальная, с мелкими крупинками сухого песка на зубах, на коже, в волосах. Словно проливные дожди и иссушающее солнце. Словно горячий родник и словно смех маленькой девочки, отдающей в подарок самое драгоценное.

Книга не поддается холодному анализу. Возникают вопросы... Что главное в жизни – быть собой или предать себя? Ответ у каждого будет свой. Для Анны – это потребность ощутить себя свободной, жить в согласии с собой.

Оказывается главное в жизни – это ценить радость самой жизни. И красоты.

Наверное, во всем мире нет ничего прекраснее сияния неаполитанской бухты. Все благоухало водой и уподоблялось воде – мелкие, неугомонные гребешки пены вдали, разлив света, садовая земля, вновь и вновь дышавшая прохладой после каждого ливня, после каждого вскапывания, которое разбивало ее на узкие темно-коричневые волны.

Лови момент!