И сладкая, и горькая любовь…

Совместный проект библиотеки им. А.С. Пушкина и Городского филармонического зала продолжается уже второй год.

18 октября открылся один из самых любимых филармонических абонементов «Ностальжи» литературно – музыкальной композицией «И сладкая, и горькая любовь..» Залом литературы по искусству Центральной городской библиотеки имени А.С. Пушкина в рамках совместного проекта была представлена книжно – иллюстративная выставка «И сладкая, и горькая любовь…».

 Перед концертом зрители смогли поближе познакомиться с творчеством великих музыкантов своего времени.

Эта история и спустя почти два века, волнует людей, неравнодушных к искусству. Три имени, неразрывно связанные между собой: Роберт Шуман, Клара Вик и Иоганес Брамс. Любовный треугольник, непростые и запутанные отношения. Их жизнь и творчество предстали перед зрителями в музыке, письмах, фотографиях.

Роберт Шуман

Клара Вик

… это пронзительная история, о которой хочется поговорить.
Впервые он увидел ее девятилетним ребенком, подающим большие надежды, ее ждала судьба величайшей пианистки своего времени. Он же был уже признанным музыкантом. Любовь Роберта Шумана и Клары Вик развивалась постепенно.

Когда ей исполнилось пятнадцать лет, он предложил ей руку и сердце. Но их встретило противостояние – отец Клары, Фридрих Вик – запретил ей выходить замуж. И чтобы заставить его дать согласие на брак, спустя три года влюбленные обратились в суд.

Из писем: Шуман – Кларе Вик, Клара Вик - Шуману
13 августа 1837 г.

Все ли вы еще верны и тверды? Как бы непоколебимо я в вас ни верил, но и самое твердое мужество поколеблется, когда ничего не слышишь о том, что человеку на свете всего дороже. А для меня дороже всего на свете - вы. Тысячу раз обдумывал я все, и все говорить мне: так должно случиться, если мы того хотим, и сообразно с этим действуем. Напишите мне простое «да», если согласны передать вашему отцу в день вашего рождения (13-го сентября) мое собственноручное письмо. Теперь он относится ко мне хорошо и не оттолкнет меня, особенно, если вы за ме¬ня еще попросите. Пишу в день Авроры. Ах, если бы нас разделяла всего одна заря! Главное, верьте твер¬до, что сбудется то, чего мы хотим и сообразно чему действуем. Об этом письме не говорите никому; иначе можно все испортить.
Итак, не забудьте «да». Я должен иметь эту уверенность, прежде чем смогу думать о дальнейшем.
Верю всею душой тому, что здесь написано, и скрепляю моим именем.
Роберт Шуман.

 

Лейпциг, 15 августа 1837 г.

Вы просите у меня лишь простого «да»? Такое крошечное словечко, и так важно? Но неужели сердце, полное невыразимой любви, как мое, не должно выговорить это словечко от всей души? Так я и поступаю, и душа моя шепчет вам вечное «да».
Страдания моего сердца, бесчисленные слезы, - могу ли я все это выразить, - О, нет! Быть может, судьба захочет, чтобы мы, наконец, встретились и поговорили друг с другом - ваше предпочтение кажется мне опасным, но любящее сердце не обращает внимания на опасности. Итак, повторяю «да»! Неужели Господу угодно мой восемнадцатый день рождения превратить в день печали? О, нет, это было бы чересчур жестоко! Я также давно чувствовала, «что это должно совершиться», ничто в мире не обманет меня, и я докажу отцу, что и юное (сердце) может быть стойким.
Ваша Клара.

Лейпциг, 1837 г.

С такими небесными словами не расстаются. Ведь и я уверен. Ни слова о прошедшем, взоры твердо и спокойно устремлены на цель нашей жизни. Верь мне, любимая Клара, и пусть это глубочайшее убеждение в моей силе подкрепит тебя во всех испытаниях. Последняя моя просьба перед тем, как мы расста¬немся, - как ты порою называла меня втихомолку,¬ подари мне теперь теснее единящее людей «ты». Ведь ты моя горячо любимая невеста, а потом, когда-нибудь... еще поцелуй. Прости.
Твой Роберт.

Брак состоялся в 1840 году, и тогда Шуман в буквальном смысле разразился песнями. 1840 год был назван «годом песен» - шедевры рождались один за другим. В течении одного года, Шуман написал более ста песен, в том числе знаменитый цикл «Dichterliebe». 1841 год стал «годом симфоний», а 1842 «годом камерной музыки».

Несмотря на внешнюю «безоблачность», казалось, что Шумана преследует злая сила. Годы счастья с Кларой были короткими. Его преследует страх безумия, он и в молодости совершал попытки самоубийства. К концу 1840 года приступы душевной болезни усилились. Периоды депрессии начали отражаться на его работе. И хотя он создал ряд шедевров, среди которых был концерт для фортепиано ля-минор, многие из произведений так и остались незаконченными.

В этот период жизни семьи появляется Брамс. Эта встреча просто не могла не состояться.
…20-летний Брамс в нерешительности стоял перед дверью дома на Билькерштрассе. Из открытых окон доносились звуки фортепьяно. Может быть, он пришёл не вовремя? Сжимая в руке рекомендательное письмо, он все же нажал кнопку звонка.

Шуман, едва впустив гостя, попросил исполнить что-нибудь своё. А после первых же тактов вскочил со словами: «Это должна слышать Клара!»

Иоганнес Брамс.

Так началось знакомство Брамса с 43-летним Шуманом и его женой, великолепной пианисткой с европейской известностью. На следующий день Шуман записал в рабочей тетради: «В гостях был Брамс – Гений». Что-то восхищённое написала в своём дневнике и Клара. Брамс был принят в доме Шумана как сын и прожил у них целый месяц. Однако, сын ли?...

Это было осенью 1853 года в Дюссельдорфе.
Брамс благоговел перед Шуманом, а к Кларе относился с восхищением. Она была на девять лет моложе мужа и на четырнадцать лет старше Брамса. Красивая утончённая женщина, мать шестерых детей... . Никто из этих троих не мог и предположить, чем обернётся знакомство Брамса с гостеприимной семьёй и какой трагический финал ждёт самого Роберта Шумана.

В начале 1854 года Шуман описывал в своем дневнике мучительный слуховой симптом: непрекращающееся звучание единственной ноты, которое порой издавалось целым оркестром. Иногда эта музыка была «особенно удивительна и исполнялась самыми лучшими из всех инструментов, когда-либо звучавших на земле», как, например, в ту ночь, когда он встал с постели, чтобы записать тему, принесенную ему ангелами от Шуберта и Мендельсона.
Иногда это была просто какофония голосов гиен и демонов, вводящая его в такое отчаяние, что в те жуткие ночи он умолял Клару оставить его, боясь причинить ей вред.

Клара отмечала в своем дневнике: «Стоило мне прикоснуться к нему, как он говорил: «Ах! Клара! Я недостоин твоей любви». И это говорил он, на кого я всегда взирала с благоговением». Но настал самый трагический день в ее жизни: в тот дождливый вечер Шуман, не в силах терпеть муки, выбежал из дома и бросился в Рейн. Его спасли рыбаки. Но теперь постоянно преследовавший его страх обернулся ужасной реальностью. Он попросил отвезти его в психиатрическую больницу, и его поместили в частную лечебницу для душевнобольных в Энденихе.

Еще живя в доме Шумана, молодой Брамс почти не замечал болезненного состояния гостеприимного хозяина. Его мысли заняты Кларой. Постепенно восхищённое обожание переходит в настоящую любовь. Брамс попадает в сложную ситуацию. Он не в силах побороть влечение к Кларе. Чтобы как-то разрешить эту ситуацию, он возвращается в Ганновер и с пущей силой принимается за музыку.

Когда же Брамс узнает о случившемся, то сразу же приезжает в Дюссельдорф, чтобы помочь любимой женщине пережить потрясение. В течение двух с половиной лет пребывания Роберта в психбольнице ей приходилось продолжать концертные турне, чтобы обеспечивать своих детей. Письма Брамса стали для нее «дорогой жизни»: в них он постоянно сообщал ей о том, как растут ее дети, и слал весточки о здоровье Шумана.

 «Я частенько сижу над листом писчей бумаги, - говорит Иоганнес Кларе, - и мне очень хочется написать вам что-то утешительное и очень хорошее, но мне это ещё никогда не удавалось, ибо с буквами я не умею обходиться, как с нотами». Совершенно забыв себя, Брамс старается сделать все, чтобы помочь почитаемой и дорогой ему женщине пережить страшное испытание. Он выводит её на свежий воздух, как это всегда делал муж, он сочиняет ей вариации на «его» любимую тему, он окружает ее и новорожденного сына Роберта почти отцовской заботой и нежностью, ну и, в конце концов, влюбляется.
Он писал Кларе почти каждый день, обращаясь к ней «моя дорогая и любимая Клара», и не пытался скрывать тот факт, что она стала для него смыслом жизни. «Я больше не могу существовать без тебя, - признавался он. - Пожалуйста, продолжай меня любить, и я буду любить тебя всегда и вечно».

Шуману так и не позволили увидеться с Кларой. Ей сказали, что на выздоровление нет никакой надежды. По другой версии, Клара, называя Шуберта «мой дорогой муж», сама не рвалась к этим тяжелым для них обоих встречам. А отношения Клары и Иоганнеса Брамса продолжают развиваться...

Из письма Брамса Кларе:
Мне всегда хочется говорить Вам только о любви, каждое слово, которое я Вам пишу и которое не говорит о любви, заставляет меня раскаиваться. Вы научили меня и продолжаете ежедневно учить, восхищаться и узнавать что такое любовь, привязанность и преданность. Мне всегда хочется писать вам, как можно более трогательно о том, как искренне вас люблю, я могу только просить Вас поверить мне на слово.

Незадолго до смерти Шумана Клара умолила врачей разрешить ей повидаться с ним. Приехав в лечебницу вместе с Брамсом, она потребовала единственную последнюю встречу, и ей было это разрешено.

В своем дневнике Клара пишет: «Он улыбнулся и с великим усилием обнял меня, поскольку уже не мог управлять своим телом. Я никогда не забуду этого. Никакие сокровища мира не могут сравниться с этим объятием». Позднее она писала: «Два с половиной года назад тебя оторвали от меня, даже не дав попрощаться, хотя твое сердце, должно быть, разрывалось, и теперь я, боясь дышать, молча припала к твоим ногам. Раз и навсегда я ощутила на себе взгляд, как всегда замутненный, но невыразимо нежный. Все, что касалось его, было для меня свято, даже воздух, которым он, мой благородный муж, вместе со мною дышал. Казалось, он говорил своей душой».

На следующий вечер (29 июля 1856 года) наступило его избавление от мук. В семейном дневнике этого времени мы читаем о «печальной меланхолии... слабости и сильных нервных приступах».

И тут в отношениях Клары и Иоганнеса наступает неожиданный поворот, явившийся для биографов Брамса главной загадкой его личной жизни. Когда Шуман находился в лечебнице, Брамс во время своих отъездов из Дюссельдорфа посылал Кларе письма, полные страстных любовных признаний. После смерти Шумана, по мнению многих, Клара ожидала от Брамса предложения. Ведь теперь она свободна и должен исчезнуть внутренний разлад, мучивший Брамса целых два года. Но произошло то, чего никто не ждал. Тон писем Брамса к Кларе незаметно становится всё более сдержанным. Мечтательная влюблённость всё чаще сменяется словами сердечно соболезнующего, спокойного друга. В октябре 1856 года Брамс вернулся в Гамбург и никогда больше не жил в доме Шуманов. Что же произошло?

На этот счёт существуют разные версии. По наиболее распространённой из них, Брамс не захотел связывать себя семьёй, предпочтя свободу, необходимую ему для творчества. «Инстинкт гения, - пишет его биограф А. Ноймайр, - подсказал ему путь самопожертвования и печального одиночества».  Так или иначе, но бегство Брамса ранило Клару. «Моё участие в его судьбе и творчестве, - писала она Иоахиму в 1863 году, - всегда останется горячим, но моё доверие к нему полностью утрачено».

Брамс так никогда и не женился, предпочитая время от времени посещать «улицы красных фонарей». Жалел ли он о своём одиночестве? Трудно сказать. До самой смерти он часто повторял: «Я, к сожалению, никогда не был женат и, слава Богу, до сих пор не женат». Иоганнес Брамс умер в 1897 году, на год, пережив ту, в которую он был так страстно влюблён и от которой так решительно отказался во имя - будем так считать - своего искусства.

История, начавшаяся так красиво и романтично, закончилась довольно печально.. Почему? Возможно, именно Роберт Шуберт – был той самой «темой», служившей источником вдохновения для двух талантливейших музыкантов своего времени, но свою – неповторимую, уникальную, единственную - тему они так и не нашли.