Открытия Каменских интеллектуалов: "...самые простые вещи"?

И самое удивительное, что эти рифмы уже всегда были — изначально — их нельзя придумать, как невозможно придумать самого простого комара или вот это облако из класса долголетающих. Понимаешь, не хватит никакого воображения, чтобы придумать самые простые вещи!

 Каждый новый роман Михаила Шишкина вызывает у критиков сильные эмоции. Однако, «Письмовник» (Премия «Большая книга 2011») никакой такой бури не породил… Интересно, почему?

Михаил Шишкин. Вручение премии "Большая книга 2011"

Критик Мартын Ганин рассуждает: «Ни тебе обвинений в плагиате, ни в продаже родины — в общем, наблюдается сравнительное благорастворение воздухов, говорящее, на мой взгляд, исключительно о том, что читать Шишкина в России некому. То есть читать есть кому, а вот внимательно — нет, некому. Было бы кому — все бы уже на ушах стояли от такой наглости»

А почему, собственно? Таким вопросом задались каменские интеллектуалы… Что в романе есть такого, чего не увидели и пропустили читатели? После летних каникул прошло первое заседание Кафедры интеллектуальной литературы, где собравшиеся и решили выяснить этот вопрос.

На первый взгляд все просто: он, она, переписка двух влюбленных.

Так хорошо было лежать и писать всякую чушь в дневнике, прислушиваясь к шороху дождя по крыше и зудению комаров на веранде. Выглянешь в окно — там яблони от тумана безногие. На бельевой веревке прищепки мокнут, с них каплет.
Из-за дождя читать темно — включаешь среди дня свет.
Положил томище Шекспира на колени — на нем в тетрадке писать удобно.
А длинные сосновые сдвоенные иглы были закладкой.
Знаешь, о чем я тогда писал? О Гамлете…


Однако, диалогичность романа иллюзорна, в реальности ее нет, даже в реальности текста. Перед нами разговор в письмах, которого на самом деле не существует.  Единственное, что объединяет героев, — воспоминание о дачном рае, об их летнем романе — т.е. об Эдеме почти в буквальном смысле:

Все время вспоминаю наше лето.
Наши утренние этюды маслом на поджаренных хлебцах.
Помнишь, наш стол под сиренью, покрытый клеенкой с бурым треугольником — след горячего утюга.
А вот это ты не можешь помнить, это только мое: ты прошел утром по траве и на солнце будто оставил сверкающую лыжню.
И запахи из сада! Такие густые, плотные, прямо взвесью стоят в воздухе. Хоть наливай в чашку вместо заварки.
И у всего кругом только одно на уме — просто идешь по полю или лесу, а всяк норовит опылить, осеменить. Все носки в семенах травы.

Переписка двух молодых людей, находящихся в разных временах. Девушка Саша предположительно пишет письма в советское время (ориентировочно это происходит  в 60 – годы двадцатого века), Володя, напротив, локализован в пространстве и времени довольно точно. Он участвует в интервенции международных сил, вошедших в Китай с целью подавления Ихэтуаньского (Боксерского) восстания, то есть в двадцатых числах июня 1900 года.

Некоторые отрывки из писем Володи (да, собственно, большинство) - это заимствованные тексты, почти дословно повторяющие книги Дмитрия Янчевецкого «У стен недвижного Китая» (СПб. — Порт-Артур, издание П.А. Артемьева, 1903). 

Получается, что Шишкин всех обвел вокруг пальца? Сделав вид, что написал роман о любви?
Обсуждение тоже сначала шло по пути, который лежит на поверхности. Письма. Дача. Первая любовь.

Кто –то назвал роман таинственным, в чем – то даже героическим. Влюбленные идут навстречу друг другу, чтобы связать собою разорванное время. Кто – то говорил, что это роман о тайне. О том, что смерть — такой же дар, как и любовь… Многие увидели в этом романе это и только это. Ну да, еще прекрасный стиль, временами, правда напоминающий стиль Куприна, «и что – то еще такое знакомое…» О чем тут вообще говорить?

Но судьба не любит простых сюжетов. Не все так просто.  Нас ждали открытия. Первый ключ к тесту лежит на виду — это, собственно, название, которое толковый словарь русского языка под редакцией Д.Н. Ушакова определяет как «1) сборник образцов для составления писем разного содержания; 2) книга для самообразования по языку и литературе». Не сборник писем. Сборник образцов для составления писем.

Второй — спрятан, и довольно далеко. Воспользуюсь мнением критика Мартына Ганина. «Вот здесь, в одном из писем Володи: «…принято из порту для продовольствия команды: сахару 19 пуд. 5 ф. 60 зол.; чаю 23 фун. 1/3 зол.; табаку 7 пуд. 35 ф. и мыла 8 пуд. 37 фун. Больных два матроса и 14 солдат № 4 Линейного батальона. Воды в трюме 5 дюймов по выкачке. Того же дня пополудни. Ветер тихий, ясно, высота бар. 30, 01 по тер. 13 1/2. Сего числа свезено на берег: ящик с амуницией — 1; бочек с мясом — 4; пеньки 25 пудов; муки ржаной 29 пудов; крупы 4 пуда; ящик с (неразборчиво) — 1; патронов 2160 штук, котлов чугунных 3; веревок 5 пуд. 20 ф.; листового железа 50 листов; невод 1; лошадь 1 и быков 2. В 12 ч. воды в трюме 24 дюйма.

Этот фрагмент, скорее всего, цитируется (очень близко к тексту) по автобиографической повести Вадима Шефнера «Имя для птицы, или Чаепитие на желтой веранде». 

Шефнер рассказывает вот что: «Помимо прочих документов в архиве сберегаются вахтенные журналы всех кораблей русского флота; они подлежат вечному хранению. По моей просьбе мне выдали «Шханечный [от слова "шканцы", "шханцы". Так в минувшем веке назывались вахтенные журналы] журнал транспорта "Манджур" за 1860 год». Сидя за конторским архивным столом в тихой сводчатой комнате, я раскрыл тетрадь небольшого формата. Шершавая бумага, выцветшие чернила… Записи здесь вели не писаря, а вахтенные офицеры, порой, видно, второпях; некоторые слова написаны нечетко, их не разобрать». Далее приводится эта самая запись насчет «продовольствия команды». Построенный в Бостоне в 1858 году по заказу русского правительства транспорт «Манджур» известен тем, что с него был высажен отряд солдат во главе с прапорщиком Комаровым, основавшим пост Владивосток.

А предыдущий абзац у Шефнера звучит вот как: «Почерк человека — производное его характера, его личности. Личность же каждого индивидуума складывается из психических и соматических данных, присущих только ему — и никому другому. Кто знает, быть может, в очень отдаленном будущем наука путем сложнейших подсчетов, невероятную трудность которых даже в наш век НТР мы представить себе не можем, сумеет воскрешать давно умерших людей по их почерку. Пишите, люди! Храните письма!»

И снова Мартын Ганин: «За кажущейся элементарностью, почти предельной простотой композиции романа, за уменьшительными суффиксами и придыханиями Шишкин маскирует книгу о двух людях, живших в разные времена, никогда не встречавшихся при жизни, обращающихся не друг к другу, а в пустоту. Они не встречаются (и не встретятся) и после смерти. «Сашенька! Любимая моя! Здесь же ничего нет. Где дремлик? Где кислица? — восклицает Володя. — Нет курослепа, нет горечавки, нет осота. Ни любистика, ни канупера. Где крушина? А ятрышник? Где короставник? Почему нет иван-чая? Где толокнянка? Дрок? А птицы?»

На происходившее со мной я смотрел только с точки зрения слов — могу я это взять с собой туда, на страницу, или нет. Я знал теперь, что ответить давно сгнившим мудрецам: мимолетное обретает смысл, если поймать его на лету. Где вы, мудрецы, ау? Где видимый вами мир? Где ваше мимолетное? Не знаете? А я знаю.

Это не герой пишет, отсылая нас к другому вопрошанию («Смерть, где твое жало?»), — это автор. Единственная встреча Володи и Саши, когда-либо имевшая место, происходит здесь, в книге. Потому что смерть — сильнее любви. Но слова — сильнее даже и смерти. «Пишите, люди! Храните письма!» Потому что в «очень отдаленном будущем наука путем сложнейших подсчетов сумеет воскрешать давно умерших людей по их почерку». И, похоже, автор считает, что не просто какие-то там слова сильнее, а вот эти самые, этот самый роман, «Письмовник».

 Именно воскрешением Шишкин и занят; он организует в романе встречу Саши, про которую мы мало что знаем, и погибшего на самом деле в советском лагере военного корреспондента Дмитрия Янчевецкого. Под другим, правда, именем — ну и что? Одновременно роман представляет собой — да, письмовник, сборник образцов.  Пишите, люди.


У кого это было написано про людей, жадных счастья?

Фото: Интернет